Дикарь
Доисторический летописец
- Регистрация
- 22 Июн 2007
- Сообщения
- 2,294
- Репутация
- 855
Это маленький рассказ, написанный для форумного конкурса на сайте "Гавань корсаров". В качестве темы конкурса была предложена эта картинка. Конкурс отличался очень жёсткими ограничениями по объёму, так что пришлось не столько писать, сколько резать написанное. 
Рассказ на Самиздате.
В какие только переделки не приходилось попадать Синдбаду за свою богатую на приключения жизнь, но такое с ним случилось впервые. Не иначе, виной всему - проделки Шайтана!
А ведь как всё было замечательно. По пути с Занзибара к благословенной аравийской земле он привёл своё дау к какому-то островку с низкими песчаными берегами. Требовалось заменить треснувшую во время сильнейшей бури мачту и залатать паруса.
Настроение у Синдбада было скверное: чтобы спасти судно, ему пришлось выбросить за борт половину груза слоновой кости и всех рабов. А ведь за каждого из чернокожих, выносливых как дромедары, можно было выручить немало звонких дирхамов. Мореход очень досадовал на потерю и вопрошал себя, чем он прогневил Аллаха, чтобы заслужить столь жестокую кару. Грешник! Он и не ведал тогда, что такое настоящий божий гнев, не понимал, каким был счастливым.
Раздосадованный, он уснул в установленном на берегу шатре. А пробудился в этом страшном и непонятном месте.
Здесь тоже был песчаный берег. Вот только грязный песок под ногами оказался завален какими-то непонятными вещами, среди которых нашлось немало сосудов из неизвестного прозрачного материала, с хрустом сминавшихся в руках. Кроме них в изобилии попадались небольшие мешки из похожего, но более мягкого вещества, большей частью порванные и измятые, ещё какие-то куски и обрывки. Плескавшиеся о берег мелкие волны выносили новый мусор. Пахло земляным маслом.
Мореход растерянно огляделся по сторонам. Где он? Как здесь оказался? И откуда все эти вещи, разбросанные по берегу? Может, ему всё это мерещится? Однако гашиша он вчера не курил... О, Аллах, прояви милость к своему рабу!
Вдруг Синдбада осенило. "Пока я спал, снова могла разыграться буря. Верно, какой-нибудь корабль, гружённый сосудами и тканями, потерпел здесь бедствие, а меня вместе с шатром смыло волной и оглушило о камень, потому я ничего не помню", - резонно заключил он.
Не мешкая больше, мореход торопливым шагом направился вдоль берега в надежде отыскать ещё кого-то из выживших. Поблизости могли оказаться люди из его команды или с неизвестного судна. Его собственного дау нигде видно не было, и Синдбад не знал, радоваться этому или печалиться. С одной стороны, опытный кормчий мог успеть отвести корабль от берега в самом начале бури, но с другой - его ненаглядное судно могло сейчас покоиться глубоко на дне.
Отложив сомнения на потом, Синдбад продолжал мерить шагами замусоренный берег и вглядываться вдаль. Вскоре впереди, чуть в стороне от моря, показался дворец. Огромный и величественный, он нёс на себе те же следы запустения, что и всё в этом жутком месте. Зияющие глазницы тёмных окон, обшарпанные стены, покосившийся забор говорили о том, что дворец давно покинут своими хозяевами. Но, возможно, во дворе его остался бассейн с дождевой водой? Жажда уже давала о себе знать.
Синдбад осторожно приблизился к забору и проник внутрь, воспользовавшись большой дырой...
***
Кузьмич, охранявший заброшенный дом отдыха, мучился с похмелья, но был доволен. Вчера в этот глухой уголок побережья нагрянули важные гости - тот пузатый мужик, который принимал Кузьмича на работу, а с ним какие-то бандитской наружности типы на дорогих машинах. Из их слов Кузьмич понял, что они покупают здание и собираются устроить здесь роскошный отель. Напоследок один из новых хозяев с усмешкой сунул сторожу недопитую бутылку джина и велел охранять "эти руины" лучше. Подняв облако пыли, автомобили умчались, а Кузьмич остался на месте, растерянно сжимая горлышко подаренной бутылки.
Джин отлично пошёл поверх купленной накануне в посёлке чачи, и Кузьмич повеселел. Он даже оставил немного экзотического пойла на опохмелку.
Очухавшись поздним утром, Кузьмич первым делом вспомнил вчерашнее. Крякнув, отхлебнул из бутылки, заткнул горлышко пробкой и решил выползти из своей провонявшей перегаром берлоги. Отлить, а заодно проявить бдительность. На всякий случай даже прихватил видавшую виды двуствольную "ижевку".
И ведь как вовремя вышел! Смуглый мужик в широких штанах и в чалме как раз вылез из дыры в заборе.
- А ну, стоять! - заорал Кузьмич, вскидывая двустволку.
Незнакомец остановился, отвесил церемонный поклон, приложив ладонь ко лбу, губам, а потом к груди и залопотал что-то на непонятном языке.
- Ты чё так вырядился? - хмуро спросил не понявший ни слова сторож. - Талиб, что ли?
Услыхав знакомое слово, Синдбад обрадовался.
- Верно, я был студентом, уважаемый страж. В юности начинал постигать науки, пока жажда странствий не сорвала меня с места, - учтиво ответствовал мореход. - Но не подскажите ли...
- Ишь, и сюда добрались, чёртовы талибы! - не дослушав, проворчал опять ничего не понявший Кузьмич.- Ну-ка, руки вверх, террорист! Никак, охраняемый объект взорвать задумал?
Синдбад, загнанный толчками ружейного ствола в тёмное, наполненное неприятными запахами помещение, понял, что дела его плохи.
- Садись сюда, талиб, - сказал Кузьмич и толкнул пленника к продавленному дивану, в далёкой своей юности украшавшему холл дома отдыха. Сам бдительный сторож потянулся к залапанному мобильнику, выданному ему при трудоустройстве для оперативной связи с начальством. - Сейчас позвоним, куда следует, и приедут за тобой... Эх, ма-ать! Опять разрядился.
Тихо матерясь, Кузьмич принялся искать на заваленном объедками и всяким хламом столе зарядное устройство. Найти его он смог лишь благодаря яркому цвету изоляционной ленты, скреплявшей треснувший корпус.
- Не боись, террорист, сдадим тебя, куда положено, - обратился сторож к угрюмо примолкшему мореходу и кивнул на почти опустошённую бутылку. - А пока, хошь, джина хлебни, я там оставил малость.
- Джинн?! - встрепенулся Синдбад, жадно вперив взгляд в невзрачный сосуд.
- Точно, джин, - подтвердил Кузьмич, усаживаясь на колченогий табурет. - Тоже не дурак за воротник заложить? А ещё говорят, вам вера не позволяет...
Синдбад его больше не слушал. Вот оно, спасение! Уж в джиннах-то он знал толк. Даже самого злобного демона мог заставить подчиниться своей воле. Второго такого знатока не сыскать от Магриба до Малабара. Ну, разве что, ещё тот парень, однажды встреченный им в Багдаде... Как, бишь, его звали? Аладдин, что ли?
Впрочем, мысли эти лишь тенью пронеслись в голове морехода, а уже в следующий миг удар его ноги выбил весь воздух из тщедушной груди Кузьмича, а сам он отлетел вместе с табуретом к стене. Синдбад же, со странным оружием стража в одной руке и заветной бутылкой - в другой, стремглав выскочил за дверь.
***
- Ох... растудыть!.. - очнулся Кузьмич. - Ну, террорист! Убью, суку!
Он выбрался из сторожки, вытащил из груды мусора обломок ржавой трубы и, держась за помятую грудь, поковылял к дыре в заборе.
Талиба он увидел сразу, как только вылез наружу. Тот сидел спиной к нему у самой кромки воды. Стараясь не шуметь, Кузьмич приблизился к Синдбаду, гневно сжимая в руке своё ржавое орудие возмездия. Тот, кажется, его не слышал. Он сидел лицом к морю, опустив голову. На коленях его лежало ружьё, рядом валялась бутылка.
Кузьмич занёс трубу для удара... но вдруг опустил её и пристальнее пригляделся к своему врагу. Плечи террориста вздрагивали, он плакал тихо и горько, как обиженный ребёнок.
В отбитой груди Кузьмича защемило сердце. Отбросив трубу, он уселся рядом с Синдбадом и положил ладонь ему на плечо.
- Ты это... талиб... не реви. Ну, хошь, не буду я тебя сдавать-то? Ты ж и не взорвал ничего...
Синдбад всхлипнул и размазал кулаком слёзы по смуглому мужественному лицу. В этот момент в небе над морем показался самолёт, звук двигателей которого мореход мог бы услышать раньше, не будь он так поглощён своим горем. Со страхом и недоумением он вскинул глаза к облакам. Кузьмич тоже лениво провожал взглядом точёный корпус крылатой машины.
Оба были так поглощены этим занятием, что не заметили, как расцвеченная радужными разводами соляры волна выкатила к ногам Синдбада другую бутылку - большую, причудливой формы. Сквозь покрывавший её слой водорослей и ракушек тускло поблескивало синее финикийское стекло, за которым что-то мерцало и шевелилось. А на прочной золотой пробке горела шестиконечная печать царя Сулеймана.
Рассказ на Самиздате.
Попаданец
В какие только переделки не приходилось попадать Синдбаду за свою богатую на приключения жизнь, но такое с ним случилось впервые. Не иначе, виной всему - проделки Шайтана!
А ведь как всё было замечательно. По пути с Занзибара к благословенной аравийской земле он привёл своё дау к какому-то островку с низкими песчаными берегами. Требовалось заменить треснувшую во время сильнейшей бури мачту и залатать паруса.
Настроение у Синдбада было скверное: чтобы спасти судно, ему пришлось выбросить за борт половину груза слоновой кости и всех рабов. А ведь за каждого из чернокожих, выносливых как дромедары, можно было выручить немало звонких дирхамов. Мореход очень досадовал на потерю и вопрошал себя, чем он прогневил Аллаха, чтобы заслужить столь жестокую кару. Грешник! Он и не ведал тогда, что такое настоящий божий гнев, не понимал, каким был счастливым.
Раздосадованный, он уснул в установленном на берегу шатре. А пробудился в этом страшном и непонятном месте.
Здесь тоже был песчаный берег. Вот только грязный песок под ногами оказался завален какими-то непонятными вещами, среди которых нашлось немало сосудов из неизвестного прозрачного материала, с хрустом сминавшихся в руках. Кроме них в изобилии попадались небольшие мешки из похожего, но более мягкого вещества, большей частью порванные и измятые, ещё какие-то куски и обрывки. Плескавшиеся о берег мелкие волны выносили новый мусор. Пахло земляным маслом.
Мореход растерянно огляделся по сторонам. Где он? Как здесь оказался? И откуда все эти вещи, разбросанные по берегу? Может, ему всё это мерещится? Однако гашиша он вчера не курил... О, Аллах, прояви милость к своему рабу!
Вдруг Синдбада осенило. "Пока я спал, снова могла разыграться буря. Верно, какой-нибудь корабль, гружённый сосудами и тканями, потерпел здесь бедствие, а меня вместе с шатром смыло волной и оглушило о камень, потому я ничего не помню", - резонно заключил он.
Не мешкая больше, мореход торопливым шагом направился вдоль берега в надежде отыскать ещё кого-то из выживших. Поблизости могли оказаться люди из его команды или с неизвестного судна. Его собственного дау нигде видно не было, и Синдбад не знал, радоваться этому или печалиться. С одной стороны, опытный кормчий мог успеть отвести корабль от берега в самом начале бури, но с другой - его ненаглядное судно могло сейчас покоиться глубоко на дне.
Отложив сомнения на потом, Синдбад продолжал мерить шагами замусоренный берег и вглядываться вдаль. Вскоре впереди, чуть в стороне от моря, показался дворец. Огромный и величественный, он нёс на себе те же следы запустения, что и всё в этом жутком месте. Зияющие глазницы тёмных окон, обшарпанные стены, покосившийся забор говорили о том, что дворец давно покинут своими хозяевами. Но, возможно, во дворе его остался бассейн с дождевой водой? Жажда уже давала о себе знать.
Синдбад осторожно приблизился к забору и проник внутрь, воспользовавшись большой дырой...
***
Кузьмич, охранявший заброшенный дом отдыха, мучился с похмелья, но был доволен. Вчера в этот глухой уголок побережья нагрянули важные гости - тот пузатый мужик, который принимал Кузьмича на работу, а с ним какие-то бандитской наружности типы на дорогих машинах. Из их слов Кузьмич понял, что они покупают здание и собираются устроить здесь роскошный отель. Напоследок один из новых хозяев с усмешкой сунул сторожу недопитую бутылку джина и велел охранять "эти руины" лучше. Подняв облако пыли, автомобили умчались, а Кузьмич остался на месте, растерянно сжимая горлышко подаренной бутылки.
Джин отлично пошёл поверх купленной накануне в посёлке чачи, и Кузьмич повеселел. Он даже оставил немного экзотического пойла на опохмелку.
Очухавшись поздним утром, Кузьмич первым делом вспомнил вчерашнее. Крякнув, отхлебнул из бутылки, заткнул горлышко пробкой и решил выползти из своей провонявшей перегаром берлоги. Отлить, а заодно проявить бдительность. На всякий случай даже прихватил видавшую виды двуствольную "ижевку".
И ведь как вовремя вышел! Смуглый мужик в широких штанах и в чалме как раз вылез из дыры в заборе.
- А ну, стоять! - заорал Кузьмич, вскидывая двустволку.
Незнакомец остановился, отвесил церемонный поклон, приложив ладонь ко лбу, губам, а потом к груди и залопотал что-то на непонятном языке.
- Ты чё так вырядился? - хмуро спросил не понявший ни слова сторож. - Талиб, что ли?
Услыхав знакомое слово, Синдбад обрадовался.
- Верно, я был студентом, уважаемый страж. В юности начинал постигать науки, пока жажда странствий не сорвала меня с места, - учтиво ответствовал мореход. - Но не подскажите ли...
- Ишь, и сюда добрались, чёртовы талибы! - не дослушав, проворчал опять ничего не понявший Кузьмич.- Ну-ка, руки вверх, террорист! Никак, охраняемый объект взорвать задумал?
Синдбад, загнанный толчками ружейного ствола в тёмное, наполненное неприятными запахами помещение, понял, что дела его плохи.
- Садись сюда, талиб, - сказал Кузьмич и толкнул пленника к продавленному дивану, в далёкой своей юности украшавшему холл дома отдыха. Сам бдительный сторож потянулся к залапанному мобильнику, выданному ему при трудоустройстве для оперативной связи с начальством. - Сейчас позвоним, куда следует, и приедут за тобой... Эх, ма-ать! Опять разрядился.
Тихо матерясь, Кузьмич принялся искать на заваленном объедками и всяким хламом столе зарядное устройство. Найти его он смог лишь благодаря яркому цвету изоляционной ленты, скреплявшей треснувший корпус.
- Не боись, террорист, сдадим тебя, куда положено, - обратился сторож к угрюмо примолкшему мореходу и кивнул на почти опустошённую бутылку. - А пока, хошь, джина хлебни, я там оставил малость.
- Джинн?! - встрепенулся Синдбад, жадно вперив взгляд в невзрачный сосуд.
- Точно, джин, - подтвердил Кузьмич, усаживаясь на колченогий табурет. - Тоже не дурак за воротник заложить? А ещё говорят, вам вера не позволяет...
Синдбад его больше не слушал. Вот оно, спасение! Уж в джиннах-то он знал толк. Даже самого злобного демона мог заставить подчиниться своей воле. Второго такого знатока не сыскать от Магриба до Малабара. Ну, разве что, ещё тот парень, однажды встреченный им в Багдаде... Как, бишь, его звали? Аладдин, что ли?
Впрочем, мысли эти лишь тенью пронеслись в голове морехода, а уже в следующий миг удар его ноги выбил весь воздух из тщедушной груди Кузьмича, а сам он отлетел вместе с табуретом к стене. Синдбад же, со странным оружием стража в одной руке и заветной бутылкой - в другой, стремглав выскочил за дверь.
***
- Ох... растудыть!.. - очнулся Кузьмич. - Ну, террорист! Убью, суку!
Он выбрался из сторожки, вытащил из груды мусора обломок ржавой трубы и, держась за помятую грудь, поковылял к дыре в заборе.
Талиба он увидел сразу, как только вылез наружу. Тот сидел спиной к нему у самой кромки воды. Стараясь не шуметь, Кузьмич приблизился к Синдбаду, гневно сжимая в руке своё ржавое орудие возмездия. Тот, кажется, его не слышал. Он сидел лицом к морю, опустив голову. На коленях его лежало ружьё, рядом валялась бутылка.
Кузьмич занёс трубу для удара... но вдруг опустил её и пристальнее пригляделся к своему врагу. Плечи террориста вздрагивали, он плакал тихо и горько, как обиженный ребёнок.
В отбитой груди Кузьмича защемило сердце. Отбросив трубу, он уселся рядом с Синдбадом и положил ладонь ему на плечо.
- Ты это... талиб... не реви. Ну, хошь, не буду я тебя сдавать-то? Ты ж и не взорвал ничего...
Синдбад всхлипнул и размазал кулаком слёзы по смуглому мужественному лицу. В этот момент в небе над морем показался самолёт, звук двигателей которого мореход мог бы услышать раньше, не будь он так поглощён своим горем. Со страхом и недоумением он вскинул глаза к облакам. Кузьмич тоже лениво провожал взглядом точёный корпус крылатой машины.
Оба были так поглощены этим занятием, что не заметили, как расцвеченная радужными разводами соляры волна выкатила к ногам Синдбада другую бутылку - большую, причудливой формы. Сквозь покрывавший её слой водорослей и ракушек тускло поблескивало синее финикийское стекло, за которым что-то мерцало и шевелилось. А на прочной золотой пробке горела шестиконечная печать царя Сулеймана.
